Шпион из Калькутты
Аппетитное чтиво
Автор этого детектива, скрывающийся под псевдонимом Мастер Чэнь, прекрасно знаком с реалиями жизни в Китае, Малайзии, Сингапуре. Но этого мало, он отлично разбирается в женской психологии, недаром рассказ в романе идет от лица героини Амалии де Соза, молодой португалки с щедрыми добавками малайской и сиамской крови, много лет живущей в странах Юго-Восточной Азии. Но невозможно описывать перипетии приключений героини в Куала-Лумпуре в далекие тридцатые годы прошлого века и словом не обмолвиться о традиционной в тех краях еде. Кивая в такт своим мыслям, я снова оседлала зверя (мотоцикл. – Ред.) и начала думать о наси лемак. Поскольку время ланча действительно пришло.
Есть такой народ, о котором, живя в Малайе – и особенно, как я, в Джорджтауне, – часто забываешь. Как ни странно, это малайцы, дети этой земли, которые выращивают на ней отличный рис, то есть наси. А наси лемак – это рис, сваренный в кокосовом молоке. Подается в банановых листьях. А в серединочке белого, дымящегося риса, если этот темно-зеленый лист аккуратно развернуть, должно быть вареное яйцо, чуть-чуть маленьких жареных рыбок, креветок или мяса, чуть-чуть карри и самбала. Просто еда, крестьянская малайская еда, но если ее сделать правильно... и проголодаться к моменту, когда солнце бьет прямо сверху по полям шляпки... И съесть этот рис, купленный у уличного торговца с его коромыслом, съесть пальцами, стоя посреди улицы... И еще если попросить, чтобы малаец большим, как топор, ножом с хрустом срезал верхушку кокосовому ореху (прозрачный сок щедро брызжет из-под лезвия), воткнул туда темной рукой коктейльную соломинку...
Я въехала на Бату-роуд, уперлась в множество тележек, с которых разгружали ткани, тихо зашипела от голодного нетерпения, начала оглядываться. И перед носом ползущего мне наперерез ободранного «хадсона» свернула вправо, где была не Бату-роуд, а Бату-лейн. В другой мир, кончавшийся очень странным и даже страшноватеньким, но всеми любимым зданием мохаммеданского храма, куда по большей части ходят индийцы этой веры. Въехала в маленькую, яростно шумящую и пахнущую жасмином Индию.
«Зачем я еду сюда? Может, все-таки наси лемак? – мелькнула у меня мысль. – Неужели я опять буду это есть?»
«Еще как буду, – ответила я себе. – Вот именно это и съем, прямо сейчас. Да, вредно. Да, я буду когда-нибудь безобразно толстой. Но...»
Ресторан «Джай Хинд» – очень узкий, длинный, уходящий внутрь, весь в кафеле цвета розовых женских трусов. Красоты – ноль, зато обаяния... и уюта... И он бедный, совсем бедный. Здесь едят с жестяных подносиков-тали, например, вот это – большой хлеб с темными пупырышками, который по кусочку макается в три углубления в подносике, с разными соусами. Справа у входа, почти на улице, добела раскаленный изнутри мощный тандур, из него как раз сейчас извлекают, как букет цветов, шпаги с рыжими тандури-чикенами. Ну, курица – это для местных богатых.
А мне давно уже надоело проходить мимо этого десятицентового рая и вспоминать потом запах хлеба, чуть с дымом, из вот такого тандура.
«Элистер, – сказала я мысленно. – Какой бы хлеб ты выбрал? Тут есть чапати с соусом из дала, нан обычный, нан с чесноком или сыром и парата с далом или сыром, роти чанай с далом, тоса с ним же, а если не хлеб, то рис-брияни. Так что?
Ты не все знаешь в этой жизни, Элистер. Есть такой хлеб, если это вообще хлеб, который у вас в Калькутте не делают. Вот его-то...»
– Роти чанай, – сказала я, – две штуки, соус дал.
Через головы индийцев, погружающих длинные пальцы в рассыпчатый шафран риса с соусом, я смотрела за любимым спектаклем: юноша сначала элегантно швыряет комочек теста о металлический стол, блестящий от топленого масла священной коровы, потом начинает превращать его маслеными пальцами в тонкий блин, потом этот блин, как белый платок или даже шаль, летает в его руках, становясь полупрозрачным. И тут уже эту шаль надо сворачивать в несколько раз, превращать снова в блин обычного размера и бросать на обычную сковородку, без всяких тандуров. Сейчас, сейчас юноша перевернет его, а готовый – похлопает руками с боков для пушистости... А пока первый роти жарится, уже второй шарик теста начинает превращаться в белую шаль, летающую над его головой.
И вот они передо мной, упругие, с хрустящей слоеной корочкой, на зубах – между каучуком и слоеным тестом из Вены, где я не была. Соус, желтоватый с зеленью, обжигает, обжигаются и жадные пальцы, макающие в него кусочки горячих роти…